Зимой 1919-20 гг. все пространство от Урала до Тихого океана превратилось в огромное царство смерти. В тифозных бараках «благополучного» Челябинска валялось 5 тыс. больных, а «неблагополучного» Новониколаевска 70 тыс. За ними почти и не ухаживали, разве что у кого родные или знакомые найдутся. Под карантин отводили несколько зданий, а то и целые кварталы, куда стаскивали всех заболевших и предоставляли им подыхать или выжить если очень повезет. От тифа вымирали целые деревни, расположенные вдоль дорог и зараженные войсками. Транспорт был разрушен, снабжение городов прекратилось. Трупы лежали на улицах, на станциях, их никто не убирал только стаскивали с проезжей части, чтоб не мешали, а вагоны и эшелоны с мертвецами отгоняли в тупики. Смерть стала настолько обычным явлением, что люди, например, по характерным трупам находили на станциях свои вагоны или объясняли, как пройти по такому-то адресу — "до старухи с мальчиком и налево". И естественно, с началом оттепелей это вызывало новые бедствия и новые эпидемии, повсюду расползалась трупная вонь — хотя люди и к этому привыкали, не замечая густого смрада.

Но вот что стоит отметить особо — «цивилизованный» Запад в это время вовсе не поднимал скандалов и возмущения по поводу "гуманитарной катастрофы" или "нарушений прав человека" в России. Хотя это вовсе не было тайной. Существовали уже упоминавшиеся доклады британских представителей Эльстона и Элиотта, существовал доклад Красного Креста о зверствах в Киеве, существовали материалы деникинской комиссии о преступлениях большевиков, при участии представителей Антанты были задокументированы зверства в Прибалтике, среди иностранных солдат, офицеров и членов союзных миссий было много свидетелей истинного положения дел. Но система "двойных стандартов" работала очень четко. В процитированном выше свидетельстве о бедствиях беженцев в Эстонии содержится весьма характерное сравнение русских с армянами. Действительно, весь мир с возмущением говорил и писал об ужасах армянского геноцида, учиненного турками в 1915 г. Но только стоит иметь в виду, что великие державы в этот период как раз нацеливались усилить свое влияние на Ближнем Востоке, находившемся под властью Османской империи. И разумеется, такой яркий предлог для антитурецкой политики им пришелся очень кстати.

А вот на ужасы в России официальные круги Европы и Америки предпочли закрыть глаза. И хваленое "общественное мнение" тоже, поскольку оно во все времена регулировалось и настраивалось средствами массовой информации. А в данном случае протестовать и возмущаться политикам и деловым сферам Запада показалось невыгодным. Наоборот, крушение белых правительств стало толчком к сближению с большевиками. Естественно, не из симпатий к их учению, а из собственных меркантильных интересов. Европу лихорадили послевоенные кризисы, поэтому торговля с Россией представлялась панацеей от многих экономических бед, ее гигантский рынок выглядел ой как привлекательно, тем более что его предстояло осваивать заново, что сулило сверхприбыли для тех, кто урвет кусок первым.

И в январе 1920 г. английский представитель в Верховном Экономическом Совете Антанты Э. Уайз составил меморандум "Экономические аспекты британской политики в отношении России", где доказывалось, что "продолжение гражданской войны и блокада России отрезает от остального мира громадные продовольственные и сырьевые ресурсы и является одной из главных причин высоких мировых цен". Он писал, что советская сторона контролирует основные сырьевые и промышленные области России, в связи с чем дальнейшая ее блокада становится невыгодной. 7. 1. 1920 г. лорд Керзон распространил меморандум Уайза среди членов британского кабинета, а через неделю Ллойд-Джордж приступил к обсуждению данного вопроса в Верховном Совете Антанты. Свои предложения он усиленно мотивировал еще и тем, что "когда будет установлена торговля с Россией, большевизм уйдет". И 16. 1. 20 г. Верховный Совет по докладу Уайза постановил "разрешить обмен товарами на основе взаимности между русским народом. и союзными и нейтральными странами".

А к белогвардейцам, еще продолжавшим сопротивление, одно за другим посыпались предложения (вплоть до ультимативных) о "мирном урегулировании" на условиях «амнистии». Что весьма красноречиво показывает и суть пресловутого западного культа права. Ведь по всем юридическим нормам амнистироваться может только виновная сторона. То есть, из соображений собственной корысти западные правительства даже готовы были косвенно признать виновными вчерашних союзников по фронтам мировой войны, пытающихся отстоять свою страну от узурпаторов, заливших ее кровью.

Однако большевиков реверансы Антанты в тот момент не очень интересовали. Потому что военные успехи опять рассматривались ими в качестве пролога к мировой революции. И вторая попытка в данном направлении началась вполне успешно. В Средней Азии были аннексированы Хивинское ханство и Бухарский эмират — прежде находившиеся под протекторатом России, но остававшиеся самостоятельными государствами. Советские войска вторглись в Закавказье, а оттуда на инерции наступления ворвались и в Иран. Размещенные здесь английские части позорно бежали, даже не вступая в бой, и в северных провинциях Персии была провозглашена Гилянская Советская республика. Председателем ее "временного революционного правительства" стал местный авантюрист Кучек-хан Мирза. Кстати, а одним из его советников являлся Яков Блюмкин, убийца посла Мирбаха — он стал комиссаром штаба "Гилянской рабоче-крестьянской красной армии" и членом ЦК компартии Ирана.

В связи с этим интересно отметить, насколько исторические подтасовки и исправления сказываются порой в самых различных областях науки и культуры даже в литературоведении. Так, Есенин, разъезжавший в гражданскую войну по стране в составе "литературного поезда им. Луначарского", среди тех мест, где он побывал в 1919-20 гг. во всех своих автобиографиях упоминает и Персию. Но ни в одном исследовании о его жизни и творчестве данный факт не отражен, и принято считать, будто на самом деле он в Иране не был, только стремился туда. Всего лишь из-за того, что потом из истории был тщательно изглажен сам факт существования Гилянской республики. Хотя на самом деле получается, что поэт там все же побывал в 1920 г., и конечно, пользовался там покровительством Блюмкина. И как раз отсюда пошла тяга Есенина к Персии, ярко проявившаяся несколько лет спустя.

В Баку коммунисты созвали Конгресс народов Востока, на который насобирали деятелей самого различного толка — социалистического, национального, панисламистского, пантюркистского, вроде бывшего премьера Турции Энвера — лишь бы были "антиимпериалистическими" и соглашались сотрудничать с советской властью. Однако главным направлением экспорта революции оставалось западное, и тут коммунистам очень кстати подвернулась война с Польшей. Точнее, длилась она с 1919 г., с первой попытки прорыва красных на Запад. Но Польша-то, собственно, боролась не против большевизма, а вела собственную игру. Имея прекрасно вооруженную и отмобилизованную армию, она не поддержала Деникина и Юденича в период их решающих сражений, поскольку опасалась возрождения прежней России больше, чем Ленина. Выставляла непомерные территориальные претензии, требуя Курляндию, Литву, Белоруссию, часть Украины. И в один прекрасный момент вообще прекратила вдруг боевые действия, заключив перемирие с красными. Позволила им снять с фронта почти всю 12-ю армию и бросить ее во фланг войскам Деникина, наступавшим на Москву, что и стало одной из причин его поражения.

А вот после разгрома Вооруженных Сил Юга России Варшава сочла, что настал благоприятный момент удовлетворить свои аппетиты за счет восточного соседа, заключила союз со слабым правительством Петлюры, по которому Украина попадала в фактическую зависимость от поляков, и нанесла мощный удар красным. Но реакция стран Запада оказалась тоже весьма многозначительной. Польшу они отнюдь не рассматривали в качестве силы, способной сбросить ленинский режим. И успехи ее вызвали в руководстве держав Антанты больше озабоченности, чем радости. Как уже отмечалось, они в тот момент считали более выгодным начало торговли с Советами, поэтому тут же предложили себя в качестве миротворцев. 4. 5. 20 г. лорд Керзон обратился с посланием к Ленину, обещая посредничество Англии в прекращении войны на очень мягких условиях. Граница России и Польши устанавливалась бы по так называемой "линии Керзона" — которая примерно совпадала с последующей границей, установленной после Второй мировой. Т. е. полякам, выходившим на подступы к Киеву и Одессе, предстояло бы очистить все захваченные области. Кроме того, от Советов требовалось прекратить наступление в Закавказье (ну понятно, это уже касалось британской "сферы интересов"). А с белогвардейцами Врангеля большевикам опять предлагалось… сесть за стол переговоров! На условиях "почетной сдачи" Крыма.